Мы с Русланом стоим возле пустого автобуса, направляющегося за город, на двери водителя – классическая наклейка полуголой женщины. Водителя и пассажиров нет, от холода мы переминаемся с ноги на ногу. Руслан спрашивает: «Как думаешь, как выглядит водитель?» Наверняка это усатый армянин в длинной фуражке, и я оказываюсь прав — водитель выглядит, словно таксист из фильма 90-х годов.

У нас сразу всё не задалось: разрядился телефон, деревенские парни сразу просекли, что мы не местные и стали провоцировать конфликт.

– Чё, куда едете? – спросил один из парней, сев на сиденье напротив нас и выставив ноги.
– В аэродром, – говорю.
– В дурдом вы едете, бля. Ха-ха.

До мордобоя дело не дошло, но свою остановку мы успешно проехали. Водитель сказал, что аэродром остался позади, но он высадит нас на обратном пути. В салоне играла песня Mr. Credо – «Сегодня в белом танце кружимся». Я вспомнил, как на школьных дискотеках в медленном танце топтались пары, а я сидел на деревянном стуле один. За окном валил снег. Наконец мы доехали до нужной остановки, поблагодарили усатого водителя и вышли на улицу. Вокруг — только деревья, снег и длинная широкая колея от шин. По пути Руслан рассказал мне о книге Стивена Кинга «Оставшийся в живых», которую он прочитал лет пять назад. В ней рассказывается о парне, который оказался один на острове и начал есть от голода самого себя. Жрать нам хотелось не меньше, чем этому бедолаге.

На аэродроме было тихо: ни души, никаких самолетов – только сугробы, скрипучие двери ангаров и лающий пёс. Мы нашли какой-то домик, где горел свет, постучались в дверь, нам открыл старый седой мужчина. Позже мы узнали, что это был Валерий Викторович — главный инженер аэроклуба.

– Здравствуйте, мы это, про аэродом хотели бы с вами поболтать.
– Ну, заходите тогда, чего встали.

Первое, что бросилось в глаза — это две большие картины, висящие друг напротив друга. На одной был изображён советский герб, на второй — портрет Ленина. Дом словно не изменился со времён Советского Союза: старая дверь с разбитой стеклянной вставкой, обшарпанные стены, чёрная от накипи газовая плита, одинокая собачья миска с перловкой в углу комнаты.

– Ну, что вам рассказать, ребята, — сказал главный инженер и закурил, – нет сейчас ничего. Я тут работаю очень давно, и последние лет пятнадцать мы просто сидим и ждём чего-то, какого-то чуда, которое вот-вот произойдёт. Наш аэроклуб был основан еще в 1923 году, через год после основания СССР. Отсюда вышло восемь лётчиков – Героев Советского Союза. Тогда было много полётов, чемпионаты различные проводили, много отличных ребят выпустили из-под своего крыла. Тот же Самокутяев, например. Слышали, наверное, да? Ну, космонавт наш. Совсем мальчишкой его помню, классе в девятом-десятом у нас тут летал, высокий был, шланг этот. В «Аэрофлоте» многие наши летают. Недавно разговаривал с одним выпускником, который там работает. Зарабатывает он, конечно, хорошо, но жизни никакой — семью видит два дня в неделю, всё остальное время — в полётах.

В дом заходят ещё два мужика: главный парашютист аэроклуба Александр Сергеевич и второй пилот Рома — самый молодой в этой тройке.
– Вот, мужики, студенты приехали, – раздаётся громкий смех.
– Как же это вас в такую дыру занесло-то?

– Как Союз развалился, так и нет ничего в клубе нашем, живём как можем, – продолжил Валерий Викторович. – Кормят обещаниями только. Посмотри сам, всё, что у нас есть, вся техника и детали — всё советского производства.
– Серп и молот! Хоть было чем косить и бить! — сказал главный парашютист, показав рукой на герб в коридоре.

– Государство никаких денег нам не выделяет, только требует. С каждого прыжка и полёта взимается процент. Сами мы здесь работаем на чистом энтузиазме, мы с Сергеичем на пенсии, здесь нам не платят зарплату уже несколько месяцев, а Ромка работает за минималку, где-то чуть больше пяти тысяч. Как сезон начинается, ребята некоторые приходят, прыгают с парашютом, на планерах летают — вот немного денег и появляется, а так мы никому не нужны. Сейчас мы даже не можем детали для кукурузника своего заказать – для единственного самолета на весь аэродром! Чиновники даже хотели как-то всё снести и построить очередной жилищный комплекс, только для кого строят — непонятно. Кстати, Сергеич, слышал? – Обратился Валерий Викторович к парашютисту, – Наши-то ребята в этом году до ноября парили на планерах.

– До ноября? В ноябре их пороть уже надо, а не парить!

В углу комнаты работает телевизор, вокруг которого стоят фигурки самолётов, идёт фильм «Узник замка ИФ»:

– Смотрите, как играют! Авилов, Дворжецкий, жаль, судьба у них горькая. А меня зовут Александр Сергеевич.
– Как Пушкин, — добавил Руслан.
– Как Грибоедов!

– Такие дела, ребята. По новостям постоянно крутят, мол, вот американцы такие, европейцы сякие, а мы такие замечательные, сверхлюди прям. Чушь полная, весь мир летает — в Америке в день десятки тысяч полётов, а то и больше, там целая сеть, в каждой деревне самолеты садятся. А мы? На жопе сидим и всё, — инженер разрезает колбасу на столе. — При Союзе у нас был один сорт колбасы, но его хоть есть можно было, а сейчас полно, но что-то кошки её не едят. Да, мы понимаем, в то время было мало свободы, я сам постоянно возмущался, занимались порой полной ерундой. В Европе давно все за компьютерами сидели, а наши всё методички писали. Да и сейчас тоже пишут.

– Как говорится, чем больше бумаги, тем чище жопа! — Вставил очередной перл парашютист и вошел в комнату с кружкой чая.

– Ребята, можете угощаться.
– Не-не, спасибо.
– Не заставляю. Как говорится, насильно мил не будешь — Главный парашютист Александр Сергеевич поднял кружку, посмотрел на нас и произнес тост: «За добро!»

В доме воцарилась тишина, мужики тяжело вздохнули, шум телевизора, работающего на фоне, становился все отчетливее, все на мгновение о чем-то задумались. Скрипнула дверь, в дом зашла женщина, поздоровалась со всеми, поговорила с парашютистом и ушла, вслед за ней ушел второй пилот Рома.

– Многие ребята мечтают с детства летать, стать космонавтами, мы тут, наверное, ради них и сидим – другого смысла просто нет. Какой дурак будет работать в таких условиях? Сейчас вообще очень сложно, простым студентам, как вы, или рабочим летать практически нет никакой возможности. Нужно учить теорию сначала, потом минимум года три практиковаться, потом покупать технику – а на какие деньги? У летчиков работы попросту нет: учатся, а потом идут на стройку работать. Разве это исполнение своей заветной детской мечты?

На часах время быстро приближалось к семи часам, нам нужно было успеть на обратный автобус, мы попрощались с мужиками. Главный инженер отказался делать фотографию на память: «Чего меня снимать? Я старый уже, вы лучше кошку или собаку какую-нибудь сфотографируйте, а меня не надо».

Обратно мы с Русланом поехали на том же автобусе, с тем же водителем, он даже скинул нам двадцатку за проезд. Мы приехали домой, я включил кассету группы «Крематорий», Руслан лёг на диван и посмотрел на меня замутнённым взглядом: «Кажется, сегодня у меня было всё: автобусы, аэропланы, самолёты, а теперь ещё и вертолётики».