Без перерыва

Вылезаю из поезда в Твери. Звонит Женя и говорит садиться быстрее в любое такси, иначе на съёмочной площадке начнётся обед, и я пропущу всё к чертям. Понимаю, что ничего хорошего от таксистов возле вокзала ждать не приходится, но запрыгиваю в первую попавшуюся машину и мчу за город.

Водитель греется на солнышке в майке с обрезанными рукавами и узких очках в стиле "матрица", на зеркале бантиком повязана георгиевская ленточка.

– Первый раз в Твери?
– Ага, – в этот момент стоимость каждого километра моей поездки увеличилась в разы.
– Тверь старше Москвы на двенадцать лет! – водила заметно приободрился.

Проезжаем нагромождение из двухэтажных домов, разреженных непонятной современной застройкой. Деревянные дома, утопающие в кустах сирени, подлатаны пластиковой облицовкой.

– Это Юность… – водитель в забытьи машет рукой куда-то в сторону
– В смысле?
– Да район такой.
– А чем он знаменит?
– Да ничем таким…

Мчим по мосту через Волгу, пролетаем мимо вокзала. Я замечаю вагон, к которому приварены турбины от самолёта.

– Это у нас в Твери сконструировали скоростные поезда с самолётными турбинами, до того как японцы свои "синкансэны" придумали. Но потом что-то пошло не так, и про них забыли.
– Это в советское время было?
– Ну, а как ещё.
– А потом чего?
– Потом девяностые.
– В Москве недавно сходка была на Хованском кладбище…
– Какой недавно? Это вчера было! У меня там брат был.
– Участвовал?
– Мимо проходил. А вы чего сюда приехали-то?
– Да здесь фильм снимают: "Как Витька Чеснок вёз Лёху Штыря в дом инвалидов".
– Ну, здесь часто снимают. Вот и приехали, ёк. Счастливых съёмок!
– Но я не снимаю.
– Всё равно!

Стоим тупим на трассе "М-10", внезапно прямо в окне появляется рука. Это Женя, он приветливо машет мне и предлагает дойти до съёмочной площадки, чтобы со всеми познакомиться. Идём к пыльному пустырю за кафе "Шестьдесят девять". Там отстойник у дальнобойщиков. Они недоверчиво поглядывают на нас.

По пустырю бродят задумчивые осветители и тащат какой-то каркас к окну кафе. Девушка в палатке с чаем читает женский роман и не замечает нас. Женя говорит, что один из главных актёров, Алексей Серебряков, спрятался в гримвагоне и не хочет давать интервью. Режиссёр уехал доснимать эпизод на трассе.

"Серебряков сейчас живёт в Канаде, скоро начнут снимать адаптацию "Доктора Хауса", где он будет главную роль играть. Поэтому он чудом вписался в "Витьку чеснока и Лёху Штыря". А так, может в любой момент уехать", – рассказывает Женя.

Мимо нас пробегает парень, который снимает бекстейдж. На площадку возвращается красная съёмочная машина с режиссёром Александром Хантом и Евгением Ткачуком: он играет в фильме Витьку Чеснока. Актёр пулей вылетает из тачки с разбитым носом и скрывается в гримвагоне. К нам подходит кудрявая брюнетка в чёрных очках и кожаной куртке. Это Вера — жена режиссёра, она помогает ему на площадке.

Сейчас начнётся обеденный перерыв, поэтому все члены съёмочной группы бредут к палатке с гречкой и сосисками. Я прошу режиссёра Сашу поболтать со мной, пока будут выставлять сцену в кафе. Жена Вера скептически смотрит на меня: "Дайте же ему поесть!"

Мы заходим в зал кафе, стены которого обиты тёмно-бордовой тканью, свет приглушён, по телевизору очень громко, но с помехами выступает патриарх.

— Что за сценарий у вас такой и название фильма?
— История очень простая. У меня есть сценарий про тюрьму, и я с этой историей пытался запуститься, но никакого результата. И я уже думал, что надо настраиваться на другую работу, потому что наша профессия — сплошное непостоянство. Год писали сценарий, год искали деньги…А потом наш продюсер предложил мне сценарий "Витьки Чеснока и Лёхи Штыря". Эта история с одной стороны — драма про отца и сына, с другой — жанровая: здесь есть и элементы трагикомедии, и роуд-муви, и приключения. Более того, моя личная история с отцом пересекается с этой.

— Поэтому решили в Твери снимать?
— Изначально в сценарии прописана история, которая разворачивается в очень маленьком городке. В принципе, мы не говорим про какой-то конкретный город.

Вера проходит мимо нашего стола, ставит под нос Саше пластиковую тарелку с супом и пару салатов. Пальцем очень быстро показывает ему на еду.

— Пока мы искали этот городок, то вдруг обнаружили в Твери очень интересную историю контрастов.

Я пододвигаю микрофон ближе к Саше, а он придвигает к себе коробочку с салатом.

— То есть, когда рядом стоят разбитые коммуналки девятнадцатого века, а через двести метров — торговый центр. Такое ощущение, что это разные миры, которые находятся очень близко. А наша история, по сути, про то же. Есть отец и сын, два близких человека, между которыми огромная дистанция.

За столик подсаживается Вера, начинает со скрипом открывать коробочки с едой и аппетитно есть, посматривая на Сашу, чтобы он тоже ел, но он продолжает беседовать.

— Почему тогда такая яркая цветовая гамма?
— Мы ищем цвет. Например, это придорожное кафе мы выбрали, потому что здесь тёмно-красные стены. У нас красная машина, зелёная олимпийка у главного героя, бордовые носки у отца. Мы всюду пытаемся внести цвет.

— А кто в конечном счёте главный герой: Витька-сын или Лёха-отец?
— Главный герой — это Витька, про него мы и рассказываем. Его путешествие с отцом — это путешествие в мир Лёхи, и сын понимает, что они совершили одинаковые ошибки.

— Удаётся им понять друг друга?
— Они имеют возможность сблизиться, но всё заканчивается открытым финалом.

Вера доедает и уходит. Саша не выдерживает и начинает очень медленно открывать салат.

— Мы приводим героя к моральной точке, когда цель, которая движет им всю дорогу, вдруг исчезает, и куда ему двигаться дальше — для него большой вопрос. На самом деле, это история про то, что человек останавливается и задумывается о том, что его окружает и куда он идёт. Наша цель — надломить характер Витьки, чтобы маска пацана и внешних понтов с него слезла.

Отставив коробочку в сторону, Саша так же медленно принимается открывать вторую коробочку.

— То есть, это скорее история про прошлое или про настоящее?
— Мы стараемся делать про сейчас, про сегодняшнее время. Просто жанровая реальность более выпуклая и условная. Мне это ближе.

Саша победно заносит вилку в рот.

— Тяжело работать в таком темпе? Мне сказали, что вы снимали двадцать один день подряд, практически без перерывов.
— Непросто, но это даёт определённый драйв, настроение. У нас же история о приключениях. Заодно это сплачивает и объединяет группу.

Вера возвращается к столу и громко произносит: "Двадцать минут до конца обеда!" — и вылетает из кафе.

— Насколько это будет зрительское кино?
— Мне кажется, в кино достаточно условное разделение: что такое авторское кино, что такое жанровое кино. Моя задача, конечно, вести разговор со зрителем.

Саша скребёт ложкой по тарелке и испытующе смотрит на меня.

— Если сразу раскрыть все карты, то зачем смотреть кино? Всё и так понятно. У нас вообще финал открытый, но цели поразить киномана своей изобретательностью нет. Мы снимаем внятное кино с хорошей историей.

Суп уже давно остыл. Я выключаю микрофон, но Саша продолжает говорить.

— Для меня, в принципе, снимать кино не является самоцелью. И в общем-то моя цель не результат, а процесс. И мне бы хотелось не назваться кем-то, а просто разобраться.

Саша отправляет ложку в рот и недолго молчит.

— Разобраться в себе?
— Для меня кино — это возможность быть любопытным. Мне кажется, кино — это исследование окружающего мира. Я до конца не понимаю, что моё, что не моё, мне интереснее погружаться во что-то новое. Я стараюсь освободиться от производства. Так как я дебютант, я сталкиваюсь с огромным количеством впечатлений от самого процесса, который меня самого форматирует. Моя цель — вступить на дорогу, где ты имеешь возможность свернуть, то есть идти за чем-то неуловимым. Я сейчас, как флюгер, пытаюсь поймать этот ветер. Я чувствую, что наше кино сейчас старается преувеличить реальность, возвести в максиму. И я столкнулся с тем же. Из этой реальности я пытаюсь выдавить свою реальность. Что в принципе, мне нравится. Мне близко преувеличение.

— Это даёт трагикомический эффект?
— Да, всё-таки мне хочется добраться до зрителя, а сегодняшний зритель не готов к серьёзному разговору без трагикомедии. Сейчас зритель как будто так озабочен сложным внешним миром, что у него совсем нет возможности прийти к экрану и там вступить в серьёзный разговор. Моя задача — переключить его во время фильма с иронии на разговор о том, почему с героем происходит катавасия, когда он циничный, злой, заряжен иллюзией поиска свободы через деньги и материальные ценности, столкнуть его с этой проблемой.

К нам подбегает яркая блондинка и умоляюще смотрит на меня:
— Простите, ради бога, но у нас десять минут до начала съёмок осталось.

Саша быстро доедает свой обед и кричит администратору площадки: "Зовите сюда дальнобойщиков!"

Я выбегаю из кафе, глаза заливает яркое солнце, которое прорезает редкие стволы сосен. Ко мне подходит Женя.

— Я тебе звонил. Можем сесть на электричку и поехать назад в Москву. Но сначала нужно найти водителя Диму.

Он уже сидит в машине в майке-тельняшке, на плече набито: За ВДВ! Сделав резкий разворот, мы выезжаем на трассу. В колонках громко играет Сектор Газа: Тёща моя, ласковая, тёща моя, заботливая,
Молодая, озорная, поворотливая-я-я.

Мы подпрыгиваем на кочке.

— Ребзя, а вы точно на поезд-то успеваете?
— Ну, он вроде, в восемь.

По дороге мы встреваем в пробку за фурами.

— Слышала, у администратора голос сиплый?
— Ну да.
— Это он вчера пытался ночью в Волге искупаться или что это было, водоём какой-то…
— А ну, тут же река Тверца, в Волгу впадает.
— Я вообще вчера сюда в час ночи приехал. Мне сказали идти к чуваку, с которым я буду в одном номере ночевать. Захожу, там одна кровать, примостился с краешку и думаю: интересные съёмки.

Мы плавно подъезжаем к рюмочной около вокзала. На вывеске: "Рюмочная. Круглосуточно. Без перерывов и выходных".

Внутри мужики неторопливо потягивают водку и пиво за столиками под искусственной пальмой. Бодрый седой старичок в костюме подходит к прилавку: "Мне, пожалуйста, сто пятьдесят беленькой". Она наливает старичку в стаканчик, вторая продавщица выкладывает в витрину свежие дольки лимона и сверху кладёт бумажку с аккуратной надписью: Всё по десять.

— Я думал, таких мест уже не осталось. Мне тоже срочно нужно взять сто пятьдесят беленькой.

Мы выходим и садимся на разбитую плитку на порожке рюмочной и смотрим на солнце, которое садится за собором напротив вокзала. Я разглядываю наклейки на двери: "На роликах запрещено", "С собаками запрещено", "Снимать запрещено". Женя наливает в стакан колу. Мимо проносится стая беременных бродячих дворняг с отвисшими сосками. Купола собора загораживает вывеска KFC.

— Смотри, там такие странные хрущёвки за церковью, кажется, они уходят в никуда. Интересно, почему Саша выбрал именно Тверь?
— Из-за контрастов, говорит.
— Но контрасты, в принципе, везде можно найти. Знаешь, как вообще это кино появилось? Саша сказал, что увидел эту фотку, и у него образ фильма сразу сложился в голове.

Женя протягивает телефон с разбитым экраном.

— Крутяк, только вот у нас электричка через пять минут отходит.
— Я однажды опоздал на самолёт — с тех пор стараюсь приходить вовремя. Хоть я и из Эстонии.

Я смеюсь. Мы срываемся с места и бежим в переход.