Ночная смена

I

Когда я был прыщавым девятиклассником, я бы и не подумал, что эта девчонка, которую я тогда обжимал на втором ярусе казённой кровати, которая стоит на учете за лагерем «Орленок», через много лет вернётся и выручит меня от всех моих долгов. Я целовался с ней и ругал себя, дурака, что догадался сделать это на последний день смены. Через пять часов мы все сядем в лагерные автобусы и, плача своими дурацкими детскими слезами, разъедемся по разным городам, а через два месяца забудем друг о друге. Потом у нас с Ирой будет любовь по переписке, смайлики в мэйл.ру агенте, обещания встретиться, и в конце-концов, ожидаемое, но болезненное расставание. И снова останусь я и мои прыщи. И самое главное, что никто в школе не поверит, что у меня где-то там была девушка.

Чуть ли не в первый раз с того момента она напишет спустя пять лет: я уже третьекурсник, думаю об окончании универа, но в большей степени — на что жить и как расплатиться с долгами. Антону тысячу. Андрею две с половиной. На еду хотя бы полторы. В кармане — двести рублей, есть нечего. Ира перехала в Москву примерно тогда же, когда и я, порвав со своим городом; был жених, но трагически погиб; теперь — она, Москва, какая-то работа, учёба, бессонница, алкоголь, сигареты, таблетки и какой-то странный религиозный парень, спонсирующий её по доброте душевной. Всё это она рассказала мне летним вечером, на Патриарших, спустя несколько лет после того, как мы целовались в лагере, что на берегу Черного моря. Рядом ходили бомжи и клянчили денег, мы допивали бутылку дешевого белого вина и много молчали. А ещё через пару недель она пожалуется на недостаток секса и попросит меня о помощи, и я, конечно, не смогу отказать.

Позже она расскажет, что работает официанткой в одном клубе и очень хорошо живёт, почти ни в чём не отказывая. Никакой возни с документами, деньги в тот же день.

— Теперь я могу увидеть туфли, и купить их, если захочу. Не надо ждать, копить, у мамы просить. Захотела и купила. Плохо, конечно, то, что лёгкий заработок затягивает, уйти сложно. Да я и не хочу пока. Приходи к нам, ну!

Туфли меня интересовали мало, но сценарий был более чем заманчивый. Да и попасть в зависимость от от лёгкого заработка тоже не терпелось. Я, конечно, согласился. Тем более, что в этот вечер она поила меня за свой счёт, и я был готов к любым свершениям. На ней была её рабочая униформа: длинные чулки, как у школьницы, и мощный пушап. Как и любому её клиенту, в глаза ей смотреть было тяжело.

— Ты думаешь, я не вижу, что ты на меня пялишься?

— Если бы ты не хотела, ты бы надела что-нибудь мешковатое.

Она посмеялась и заказала еще два стакана. А я уже совсем окосел. Она меня напоила, а покормить забыла. Позже мы дошатались до метро, совсем не приставая друг к другу. На следующий день я куплю черные брюки и белую рубашку на последние деньги, надеясь в скором времени всё окупить.

II

Лето подходило к концу, начинало холодать. Мы шли с Ирой, обдуваемые со всех сторон ветром, к клубу и курили, почти не говоря. Я волновался: первый рабочий день, да и пахать не очень хочется. Смена должна была начаться в 7, а мы пришли чуть ли не за два часа до.

— Почему так рано?

— Всегда нужно что-то сделать заранее: столы помыть, мебель расставить. Я всегда стараюсь пораньше прийти. Не знаю как тебе, мне еще и подкраситься надо.

— Пай-девочка.

— Куда мне.

Над входом в клуб висела потрепанная вывеска. Под козырьком стоял охранник в черном костюме и острых туфлях и курил.

— Здорово, — гыгыкнул он ей при встрече.

— Приветик! А этот со мной, — кивнула она в мою сторону, — новенький.

— Ну хорошо, идите.

Внутри группа охранников ждала начала концерта. Они матерились о чём-то своём, ржали и пили чай. Ира поздоровалась, хихикнула и прошмыгнула мимо.

В этом клубе, говорят, раньше было казино. От него, наверное, и остались эти потрепанные красные ковры и позолоченный декор на стенах. Свет внутри был томный и тусклый. Краска в некоторых местах отваливалась от стен, ковёр был местами в дырках. Блеск и нищета. Римская империя падает, и я вместе с ней.

Малый зал для тех, кто победнее и для концертов попроще. Тут обычно скромные группы и мейнстримные поэты типа Арс-Пегаса. Большой зал для концертов побольше, и, наконец, над ним — VIP-зона с дешевыми диванами, чёрными икеевскими столиками за 900 рублей и клиентами чуть пообеспеченнее. Все официанты старались попасть сюда, потому что больше шансов получить чаевые. Приноси полные тарелки, уноси пустые. Приноси алкоголь, уноси пустые стаканы. Улыбайся клиентам, но помни, что все они мудаки и смотри за ними в оба. Проще не бывает.

До смены ещё час. Спустился вниз, где терлись все бармены. Ира стояла рядом с ними и подкрашивала губы. Кажется, она переоделась и надела снова свои длинные чулки. Бармены дымили, ругались и смеялись. Сразу видно, что одни из них неглупые, а кто-то и двух слов связать не может. На меня они не смотрели, да и не хотелось. Я много курил и ждал, пока что-нибудь произойдёт. И вот оно произошло. От выкуренного на голодный желудок меня затошнило и закружилась голова. Пробил холодный пот, я смотрел на людей сквозь пелену. Ноги ослабели. Выпил воды. Не помогло. Посидел. Не помогло.

Курильщики, как и любые другие наркоманы, входят в группу самых больших идиотов на земле: лишь они способны поддерживать свою привычку, ожидая операции по удалению опухоли в горле, или испытывая столь типичные проблемы с дыханием, сердцем, потенцией и, наконец, приступами тошноты.

Именно об этом я думал, блюя в первый свой рабочий день в кабинке туалета. Хоть бы никто не услышал, думал я. Вытеревшись, я поздоровался с вошедшим охранником.

— Ты кто?

— Я теперь тут работаю, — сказал я, стерев со лба холодный пот.

— А. А то я ж, бля, не знаю тут всех. Ну хорошо, давай, запомню тебя.

Я вернулся в свою вип-зону и опустошил бутылку воды.

— Ты в порядке?, — спросила Ира.

— Лучше не бывает.

— Пойдем с начальством знакомиться.

Внизу у барной стойки пил свой кофе человек небольшого роста с хитрым улыбчивым лицом.

— Антош, привет! Это Рома, я тебе про него говорила.

— Рома? А, да. Работать хочешь?

— Угу. (На самом деле нет)

— Ну, устроим тебе тестовый день сегодня. Ты как, учишься где-то или свободен целыми днями?

— В МГУ учусь.

— Ну понятно. Ладно, вытащи с Ирой столы из подсобки и протри, через полчаса начинаем людей заводить.

Меня всё еще немного тошнило. Так начинался мой первый тут рабочий день.

На большой сцене в тот вечер какой-то фолк-рок. В танцзале собралось от силы человек 150, и работы было немного, пара заказов. По моей зоне бегала пара, тощий мужик и его здоровая подруга, лет на 15 старше его, похожа на Аллу Пугачёву чем-то, но вся в чёрном и огромной шляпе с рюшечками. У них была фотосессия: дама ложилась на диваны и позировала, а несчастный мужик её снимал. Позже они заказали два пива, Цезарь и картошку фри. Я подходил к клиентами, вежливо предлагал меню и спрашивал, хотят ли они что-нибудь заказать уже сейчас. Ещё я выучил главное правило: если клиент берёт мало, и особенно если еду, лучше его рассчитать сразу же. Иначе сбежит, и платить придётся тебе.

Ира в это время кокетничала с барменом и тайком попивала у него коктейли, и успевала еще обхаживать клиентов и стричь чаевые. Когда всё кончилось, мы с ней протёрли столы и подсчитали выручку.

— У тебя сколько? У меня вместе с чаевыми полторы вышло.

— У меня три. Учись, — подмигнула она и поправила свой длинный чулок.

Вернувшись домой, я впервые за долгое время хорошо поужинал. Еще через месяц раздал долги. Но возможность лёгкого заработка, как и обещала Ира, не отпускала.

III

Прошёл месяц или два.

- Вообще как их земля носит?, — спросил меня один из часто сменяющихся охранников, долговязый Вова. Смена еще не началась, он сидел за барной стойкой, и пил кофе, который я ему сварил. Я себе тоже сделал чашечку и зажег сигарету. Сегодня еще ничего почти не ел, и воздух в клубе был очень спёртый. Так что голова закружилась моментально. Жизнь, значит, меня ничему не научила. Так вот,

— Носит кого?

— Да этих вот, в костюмах цветных, с патлами. Пидоры же они какие-то!

Сегодня был день корейского попа, или аниме слёт, или аниме-техно вечеринка, в любом случае, это был тяжёлый день для такого впечатлительного человека, как Вова.

Голова затрещала ещё сильнее.

— Каждый живёт как хочет, Вов, что тебе они, — процедил я, помешивая кофейные гранулы в стакане.

— Да ну, живёт как хочет. Я не хочу такое видеть. Пиздить их надо.

Но Вове платят за другое, и пиздить он тут никого сегодня не будет. Я выпил ещё кофе. Желудок стонал, голова ходила кругом. Тошнило. Я снова тихо проблевался в туалете. Ещё одно хорошее начало смены. Но на этот раз не помогло. Я истекал холодным потом, ноги онемели. Эту ночную смену я вряд ли потяну. Надо было сваливать. Последние деньги я потратил на такси и, ничего не заработав, вернулся домой блевать. Ничего, справятся и без меня. Ещё завтра приду.

IV

Однажды к нам приехал Кровосток. Промоутер обманул менеджеров и привёл в клуб в несколько раз больше людей, чем помещение могло вместить. Люди стояли друг у друга на головах, стойки ломились. И это ещё до начала концерта.

Музыканты должны были выйти 40 минут назад. Люди в танцзале изнывали и периодически кричали «Уууу! Кро-во-сток!», но это не очень помогало. Меня нашёл менеджер (обычно это непросто, потому что я приноровился от них прятаться), и передал, что рэпперы требуют кофе.

Зашибись, я готовлю кофе «Кровостоку», мама может гордиться, — думал я, нажимая на кнопки кофемашины. Две чашки, две ложки, четыре кубика сахара в отдельной миске.

— Можно?, — крикнул я, поднимаясь к ребятам, — принёс кофе.

— Заносите, — донесся знакомый голос сверху.

Шило сидел на диване и что-то методично объяснял какой-то девушке, его лысый напарник в своих дурацких очках гулял по комнате. В воздухе пахло чем-то странным и резким. На столе стояла полупустая бутылка виски. Фанаты стояли в набитом зале уже час.

И когда наконец этот странный дуэт — тощий и полный — наконец схватился за микрофоны, зал взвыл, началось что-то невероятное. В моём зале всё было забито, невозможно пробраться через толпу, чтобы пронести дурацкие салаты (кто заказал салат на концерте Кровостока?) и пиво. Пиво лилось рекой и скоро закончилось. Бармены могли погибнуть героической смертью. Воздух пропитался потом и дымом. Внизу развергся ад, всё смешалось, люди лезли друг на друга и тёрлись потными телами. Парни, которым я полчаса назад принёс две бутылки воды, давили гашиш прямо на столе. Парочка — мужчина и женщина лет 30 — раскуривала косяк. Все вокруг слились в каком-то опьяняющем взаимопонимании и понимающе кивали друг другу.

Я забил на работу и, встав на стул, чтобы лучше было видно сцену, достал бумагу и сделал самокрутку: тогда я перешёл на более тяжелый самокруточный табак, и в горле постоянно стоял ком. Девушка передо мной ткнула в бок своего парня и показала на меня: мол, посмотри, что делает.

— Отбой, ребята, это табак.

— Ага-ага, — посмеялся чувак и показал большой палец.

Вокруг накопилась куча мусора и стаканов, который нужно как-то сгрести и убрать, пока начальник не увидел. Бармены за стойкой зашибались и потели, к ним были протянуты десятки рук с купюрами. Всё это сопровождал рэп про цыган и метадон.

- Пиздец, блять, — шипели они и тут же переходили на крик, — Да нет у нас «Кровавой мэри», блять! И карточки не принимаем!

Я вернулся на прежнее место, встал на стул и снова закрутил сигарету. Рядом уже стоял здоровый лоб в куртке на голое тело и обнимал свою бабу поздних лет. Та была одета во что-то блестящее и глупо улыбалась.

— Слушай, брат, — обратился он ко мне, вынув сигарету изо рта, — а давай мы на твоё место девочку поставим, а? По-братски.

Спорить было даже как-то глупо. Она поднялась, хихикая и взвизгивая, на стул, одной рукой опираясь на меня, другой — на своего лысого кавалера. Он спокойно попивал виски, на груди поблескивала золотая цепочка. Большой папочка посмотрел на меня и спросил:

— Слышишь, а чё ты не веселишься? Не танцуешь?

— Это же рэп, как танцевать под него?

— Ну остальные же танцуют.

— Они руками трясут и жопой.

— Ну и ты бы потряс, чего тебе. Тебе здесь хорошо, весело?

— Ну в целом да.

— Так танцуй, ну! Танцуй!

Его женщина глупо смотрела на меня и улыбалась. Злости в его голосе не было, но вот настойчивость — да.

— Слушайте, — собрал я волю в кулак, — я тут работаю, вообще-то, мне не до танцев.

— Работаешь? Официант что ли? О-о-о, брат, тогда принеси текилы нам, сдачу себе оставь, ага? Три рюмки.

Сдачи получилось рублей сто. Я донес, стараясь не расстрясти, рюмки через тесную толпу, и поставил перед ним на столик, а сто рублей сунул в карман. Заиграла песня про Куртец. Мы чокнулись, выпили, женщина хихикнула и закурила, мы все закурили, я расслабился и закачался в такт. Серьёзному бизнесмену это явно пришлось по душе.

— О-о-о, ну заебись же, да? Слушай, вот ты же понимаешь, они вот все танцуют под это, а ведь всё это, про что они поют, своими глазами видел. Для меня это особенный кайф. Вот эти все спортивки, пацаны, бумеры — все это было у меня.

— Могу только представить. Я никогда в бумере не сидел.

— Ну так, — всплеснул он руками, цепь блеснула в темноте, — щас поедем кататься и бухать, погнали с нами!

— Меня тут ещё ночная смена ждёт.

— Ну ты, братан, даёшь. Вечно хочешь на дядю работать?

Передо мной стоял и обнимал женщину человек, который вряд ли хоть раз в жизни работал на дядю. На пахана — да, но на дядю — никогда. В его глазах каждый, кто работает на начальника — терпила, неудачник и вообще не пацан. И вряд ли этот мужик думает о том, что если бы не те, кто работают на дядю, то нёс бы он себе сейчас свою сраную текилу сам, жлоб вонючий.

- А я здесь ненадолго задержусь, — сказал я, принёс ещё две текилы и ушёл убираться в зале, пробираясь через пьяных, обдолбанных и просто не очень вменяемых. На ковре под ногами лежало битое стекло и окурки сигарет. Через полчаса концерт закончился, музыканты попрощались и ушли за сцену допивать свой виски. Мужик спустил свою женщину со стула, застегнул на голом теле куртку и ушёл. Наверное, кататься на бумере и тусить, как обещал.

Все в итоге ушли, оставив после себя хаос. Кровосток сменился фоновой легкой электроникой, и унылая светомузыка освещала в танцзале уборщицу-таджичку, собиравшую шваброй в кучу стаканы, окурки и дырявые пластиковые бутылки. В воздухе стоял пар от вспотевшей толпы, что сейчас стояла у входа и делала выбор между метро и такси. В моём зале остался всего один мужик с полупустой бутылкой егерьмайстера. Он жестом подозвал меня к себе.

- Родной, я тебя очень прошу: бармен ушёл, но ты можешь две рюмки дать? Мы с тобой вместе выпьем.

Ну раз ты так хочешь.

Я поставил две рюмки на липкую от пива стойку, он налил до краёв.

— Ну и за что пьём?

— Давай за женщин, а? От меня моя ушла, но я их все равно всех люблю, понимаешь, да? Эх.

Мы опрокинули рюмки, поморщились. Он ещё что-то говорил, но я не слушал. В итоге охрана попросила уйти и его. Я прибрался, протёр столы и рассчитался. Попрощавшись с охраной и начальством, я распахнул дверь и вышел на свежий воздух. «Я тут ненадолго задержусь» — вспомнил свои слова и сам не поверил.

И проработал там еще почти год.

V

Еще одна ночь без сна. Одну тысячу за вечернюю смену я получил, значит, осталось пережить ночь и получить другую. Обычно в ночную смену время с полуночи до трёх идёт быстро, а потом снова замедляется. Люди пьют, курят, танцуют, улыбаются о чём-то своём и блюют в туалетах, а ты, словно в замедленной съемке, пробираешься через них, собирая стаканы, окурки, салфетки и липкие трубочки от коктейлей.

Стучит по ушам плохое техно, люди мерцают в лучах прожекторов, но для меня время идёт очень, очень медленно. Я понимаю, что заказов этой ночью уже не будет, поднялся на кухню и ложусь на замызганном диване. Около 4 утра. Тлеющий в пепельнице окурок — видимо, оставленный Толиком, потому что запах очень тяжелый — дымит прямо в нос. Дверь еле сдерживает звуки электроники, и я проваливаюсь в тяжелый, мутный сон.

Просыпаюсь через полчаса с тяжелым телом и мутной головой. В дверях стоит начальник и хитро улыбается. Он давно хочет меня погнать, потому что я увиливаю от работы и не улыбаюсь клиентам, но меня некем заменить.

— Будешь спать — денег не получишь. Внизу столы все завалены, разбери.

Я кое-как спускаюсь, голова трещит, люди смотрят на меня, улыбаются, что-то просят, но я не обращаю внимания или отсылаю к бармену. Ему вообще хоть бы что, он на спидах и вообще не спит. Расталкивая людей, я собираю со столов стаканы и складываю в раковину. Их моет наш посудомойщик Алик. У него что-то не в порядке с головой, он улыбается как дурачок и говорит детским голосом. Алик живёт в этом клубе и выходит на улицу только чтобы вынести мусор. Недавно он глубоко порезал руку осколком бокала и управляющий увёз его, охающего, в травмпункт. Потом Алик долго ничего не делал и увиливал от работы, показывая обмотанную руку.

Обычно за стойкой стоит другой бармен, низкий парень с дредами. Он тут работает уже миллион лет, другой миллион лет он наливал в другом баре. Он часто тормозит, потому что глотает какие-то таблетки, а в остальные моменты рассказывает о мотоцикле, который хочет купить, но всё никак не купит. Из раза в раз. Но сегодня тут наливает другой. Перед ним я стараюсь не косячить, потому что он большой и занимается боксом. Разозлится — и вырубит меня под стойкой, кто его знает? Но все равно из всех барменов он мне нравился больше всех, потому что был простой и не был обдолбан.

Пять утра, делать нечего. Я завариваю себе кофе и закуриваю. Тут часто нечего делать, кроме как курить, и часто я возвращаюсь домой провонявший табаком насквозь. Эту одежду я кладу в отдельный пакет и на следующий день надеваю снова. К бармену подваливает охранник и просит сделать чай в пластиковом стаканчике. Видимо, ему под утро стало некого шпынять, и он заскучал.

— Короче, у пацанов знакомых бизнес, они бар открыли на карьере, ну такой, знаешь, простой: пиво, коктейли там разные для баб, — начал бармен, — и дела вообще заебись идут, скоро окупятся, я в долю войду, и вообще свалю отсюдова, ха-ха.

Страж порядка гыгыкнул в ответ и ответил «Заебись».

- Ну и вот, короче, приходят к ним в бар иногда бляди разные иногда, так они им в бухло клофелин добавляют, ха-ха, прикинь. Ну и тащат их в кусты потом, камыши, на карьере же, и ебут как могут, пока силы не кончатся. Уже не знают, куда вставить этим блядям, ха-ха. А наутро бабы просыпаются в камышах и не помнят ничего.

Охранник, как приличный человек, поддержал собеседника и посмеялся в ответ.

- Охуенно, — говорит, — так и надо шлюхам этим.

Я допиваю кофе, ставлю чашку Алику в раковину и иду работать, еще столы за ушедшими протирать. Еще пара часов, и я иду забирать свои деньги у начальника. Его каморка обклеена плакатами разных дурацких групп, что выступали тут: Мельница, Калинов Мост, какие-то рэпперы. На столе — пустая тарелка, на которой я принёс ему роллы два часа назад. Имбирь давно засох.

— Унеси это, а. Столы протёр?

— Угу.

— Ладно, держи, — протянул он тысячку, — когда теперь будешь?

— У меня зачёт завтра, так что послезавтра только.

— Бывай.

На танцполе прыгает и дёргается всего один парень, и он явно обдолбан. Последний трек играет только для него. Я снова прощаюсь с охраной, и выхожу на холодную улицу. Падает снег, и всё еще тёмно. По дороге до метро ни одной живой души, проезжают редкие троллейбусы, и только вывески круглосуточных аптек освещают мой путь к метро.

VI

Прошло еще пару месяцев.

Концерт был до опиздинения скучным. Я, как всегда, стоял в вип-зоне и смотрел сверху на музыкантов. Те играли унылую музыку на инструментах, названий которых я не знаю, а старики на диванах кайфовали и сосали пиво за 200 рублей, самое дешёвое. Заказов с них было почти ноль, бармен лениво курил.

— Слушай, постой за стойкой, а? Заколебали они меня, пойду у Толика пасту закажу.

Толиком звали нашего повара. Он работал один, иногда со своими сыновьями, на которых много кричал и матерился. Интересно, что дети его были русскими, в то время как сам Толик был бурятом. Отслужил в ВДВ по контраку, и после смены в летние дни, если на кухне становилось особенно жарко, готовил без рубашки. На спине его был набит то ли дракон, то ли скорпион. Вряд ли он гордился этой татуировкой. В те редкие времена, когда у него было хорошее настроение и работы не было, мы садились, курили его тяжёлые сигареты и молчали. Я не знал, о чём говорить.

— Сделаю тебя, Ромка, старшим официантом, наверное, — как-то сказал он мне. По факту эта должность ничего не значила, но было приятно, что хотя бы чего-то я на этой работы достиг.

— Можешь просто повесить мой портрет на доске почёта.

— Не, хуй тебе.

Толик вообще не церемонился.

— Толя, а что-нибудь сладкое есть у нас сегодня?, — спросил заявившийся на кухню управляющий.

— Сладкий у меня в штанах.

Начальник его, наверное, не услышал. Да он и сам предпочитал с ним не спорить. В один из первых моих рабочих дней я попал почти на тысячу — всю мою зарплату — когда клиенты отказались оплачивать принесенное им колбасное ассорти. Я бегал от управляющего к кухне, не зная, куда деться. Клиенты требовали поскорее выдать им чек и отпустить.

— Мы эту тарелку ждали полчаса. Мы уже и водку выпили всю, зачем она нам теперь?

Я передал это управляющему, тот сказал объяснить Толику.

— Хуй тебе, — орал он, — ты мне, блять, платить будешь за эту тарелку! Что значит, не хотят? Пускай платят, блять? Ты что, тупой? Тарелка эта твоя сраная тут час уже стоит, я за неё платить не буду, понял?

На кухне что-то грохнуло и зашипело, и повар убежал, матерясь дальше. К счастью, на тот раз меня отмазали, иначе я потерял бы почти всю зарплату за день.

Но это было давно, сейчас я уже приноровился, познал все хитрости и понял, на каком языке говорить с нашим шеф-поваром. Однажды он спросил меня, что я думаю о новом меню, которым он особенно гордился. Там были слова «Смуси» и «Криветки», но я не стал акцентировать на этом внимание. И того, и другого все равно никогда не было в продаже.

Со мной работало несколько девочек. Одна — простая, как два рубля, всегда приходила, улыбаясь, и щёлкала селфи с барменами. Вторая — приходила сюда как на вторую работу, имела мужа и ипотеку, полная, немножко нервная девочка, курящая тонкие сигареты. Третья постоянно опаздывала и вскоре вышла замуж и устаканилась на своей основной работе юриста. Четвёртая, Ира, ушла вскоре после моего прихода, потому что у неё появился обеспеченный парень, совмещающий карьеру в банке с рэп-выступлениями. Он часто приходил и угощал меня сигаретами, а потом пропал куда-то, и Ира вместе с ним. Пятая официантка была родной дочерью Толика, и проработала здесь невесть сколько лет, совмещая со школой. После того, как Толик попадёт в кому после того, как его изобьют при странных обстоятельствах полицейские, она станет работать ещё больше, а кухней будет управлять её мать. Позже Толик очнётся, потеряв память, а еще позже умрёт, а кухня закроется.

Но это будет потом. А пока Толик живёт, курит свои тяжёлые сигареты и крутит толстыми пальцами роллы «Филадельфия» для двух важных девушек с десятого столика. Я уже расстроил их тем, что у нас отстутствует половина блюд из меню, и хочу хотя бы эти роллы принести им побыстрее. И что они вообще забыли на этом концерте? Не хочу знать, мало ли кто сюда приходит. Бармен ел за стойкой свою пасту с курицей и смотрел в телефон. Толик делал пасту хорошо и за полцены, но после рассказа одного из охранников о том, как по нему, спящему тут, пробежалась крыса, я решил питаться дома.

Ещё четыре часа. Я всегда отсчитываю четыре часа от начала — примерно столько длятся концерты. Тысяча за непыльную работу, 250 в час. Я курил за стойкой, смотрел на девушек, что жевали роллы от Толика и думал о деньгах. На них бы я отдал долги, а что останется — пущу на еду.

Когда наконец всё кончилось, я протёр столы, рассчитался, и пошёл в нашу общую раздевалку. Открыв дверь, я встретил за ней нашего нового бармена. Тот явно не ожидал меня увидеть, потому что он был в моей куртке.

— Привет.

— Привет.

— Это на тебе моя куртка?

— Ох, не знаю даже. Может быть, — вздохнул он.

(Мы немного помолчали и подумали о ситуации)

— А что она делает на тебе?

— Да брат, я померить только хотел, всегда хотел Lonsdale.

Он всё еще стоял в моей куртке. Она ему явно немного жала.

— Снимай уже, бля.

Куртка, строго говоря, была не моя. Её я позаимствовал навсегда у своего приятеля Влада, который несколько лет назад приехал в Москву из Дагестана и попытался сделать из меня риелтора. Но это уже другая история о другой работе и других лицах.