«Нажрусь я, Миш, и примчу к вам в Москву бродить по улицам. Читать стихи буду блять, как Есенин», – орал мне в трубку Дима. Через несколько недель он приедет из Рыбинска и постучит в окно моей съемной квартиры на первом этаже. Домофон у нас не работает. Димка всегда приезжает с маленькой спортивной сумкой и бутылкой пива. Это он называет «покорять Москву».

«Дома работы нет», говорит Дима. За свои двадцать шесть он успел побывать официантом, разнорабочим, грузчиком, строителем, курьером, диджеем на радио, риелтором. Осенью работал на кладбище шлифовал надгробные камни. «Но зима не сезон», – сказал Димке начальник цеха, – «земля промерзает, хоронить тяжело». И вот, Димка снова в Москве.

Я даже рад этому. Он постепенно раздает долги – работает администратором в хостеле. Два через два, а в свободное время – курьером у нас на складе. Моя работа тоже непыльная. Я почти не пересекаюсь с людьми. Целыми днями собираю заказы. Небольшой перерыв на обед, а вечером приезжает курьер. Так проходят дни и недели, я добираюсь до работы на двух трамваях, читаю книги. Иногда выхожу за одну остановку до работы. Там раньше был какой-то НИИ. Сейчас он заброшен. Я прохожу мимо, иногда захожу за забор – посмотреть на собак. Очень много их там развелось. На работе я целыми днями сижу один. У нас есть большое окно. Во всю стену. Оно открывается – летом можно в него курить. Ровно в семь вечера, а иногда в шесть пятьдесят семь я собираю свой рюкзак и выхожу на остановку. Так проходят дни и недели. Я еду в трамвайном вагоне. Нет места для подвига.

С Димкой я знаком с самого детства, мы учились в одной школе, жили в одном дворе. У нас в Рыбинске есть такой район. Он отрезан от всего города. Вот там мы и родились – на острове. Я не люблю большие города. Часто стараюсь взять на работе отпуск так, чтобы захватить побольше выходных и уехать домой со своей девушкой. Но ей не нравится Рыбинск. А может и нравится, тут что-то утверждать довольно сложно. Почти два месяца назад Таня переехала к новому парню. Таня, так звали мою девушку.

Так вышло, что мы работали вместе. Даже после её отъезда. Приходим на работу и сидим в одной большой комнате среди картонных коробок целый день. Говорим только по работе. А чаще всего просто молчим.

– Курьер будет сегодня?

– Ага, – говорю.

После конца рабочего дня жду ещё десять минут, чтобы Таня дошла до остановки и уехала на трамвае к метро.

Но сегодня Таня уволилась. Я пришел на работу, ждал её час. Два. Подумал даже, что она заболела и позвонил нашему директору, чтобы всё уточнить. «Она у нас больше не работает», – промямлил он. Я положил трубку и посмотрел, как за окном ветер трепал кроны деревьев. Мы работаем на втором этаже. Не высоко, не низко. Даже неба не видно. Так себе – полоска зелени. Я подошёл вплотную к окну и посмотрел вверх, прижавшись щекой к холодному стеклу. Небо сегодня было хмурым.

«Ненавижу июнь», – ворчал Димка, собирая заказы. Ему нужно было развести по адресам шесть пять небольших пакетов. «Душно, а только разденешься, сразу на тебе – ветер холодный», – продолжал он, – «а сегодня еще в маршрутке трястись после всего этого. Домой поеду, надо долги раздать на выходных». Я сидел и кивал. Не хотелось с ним спорить. Вообще ничего не хотелось. Мне нравилась такая погода. «Мне Таня сегодня писала, сказала, что уволилась», – пытался начать беседу Дима. Я смотрел куда-то над его головой. На этом месте был белый потолок. По вечерам у нас в офисе быстро темнеет. Хорошо хоть окна большие. Димка ушел раздавать заказы. Я прикрыл окно и начал собираться.

Уже около подъезда я вдруг вспомнил, что у меня дома закончилось мыло. Я решил прогуляться до ближайшего супермаркета. Он был почти у метро, но я никуда не спешил. Пятнадцать минут пешком в одну сторону. Подумаешь. У меня все равно не было никаких планов.

В магазине было людно. Народ стекался сюда после работы. Около касс стояли огромные очереди. Я отошел к самому дальнему стеллажу. Тут почти никого не было. Отдел «Бытовой химии». На прилавках стояли аккуратные ряды мыла. В пакетиках, в коробочках. Наборы и штучные упаковки. Я взял самое дешёвое «Детское». До зарплаты оставалась почти неделя. А после ухода Тани почти все мои деньги уходили на съем квартиры. Пока я стоял в очереди у касс, я машинально понюхал мыло. И оно мне не понравилось. Да и упаковка была немного надорванной. Я вернулся к уже знакомому стеллажу. Там не было уже никого. Я решил попробовать ещё несколько видов мыла и начал к ним принюхиваться. Но все они имели какой-то резкий, противный запах. Может быть, вот это в картонной упаковке подойдет? Но нет, оно совсем не пахло. Коробочку разрывать я не стал. Испробовав несколько десятков запахов, я вернулся к «Детскому».

На кассе я минут десять смотрел в огромное выпуклое зеркало. Продавец в нем выглядел огромным. Я же был мелким и каким-то уж совсем никчемным. Запертым в этой очереди, стоящим среди белых стеллажей. Одинокий человек, нюхающий мыло в супермаркете в пятничный вечер. Что же такое случилось со мной?

– Спасибо за покупку, приходите ещё.

– Вам спасибо, до свидания.

Я всегда стараюсь быть вежливым в магазинах. Всё-таки люди работают так целый день. Не знаю, наверное, я бы так не смог. Терпения во мне мало. Я шёл вдоль многоэтажек под накрапывающим дождем и, злясь на себя, сжимал в руке кусок мыла. Он был тверд, как камень.

Около перекрестка я увидел парня. Он лежал на обочине дороги лицом вниз. Сначала я и не думал ему помогать. Нажрался в пятницу. С кем не бывает. Но он мало походил на алкаша. Обычный парень в спортивном костюме. Дождь усиливался.

Я попытался его приподнять. От него, и правда, разило перегаром. Перевернув его на спину, я понял, что это вовсе не парень, а мужик лет сорока с глубокими морщинами на лбу. Его губа была рассечена.

– Братишка, спасай, – протянул он, – доведи тут, недалеко.

Он едва передвигал ноги. Мне пришлось взвалить его на себя. Так мы потащились в сторону перекрестка.

– Металлургов, дом шестнадцатый – промычал он.

Я уже изрядно промок, чтобы размышлять о том, как ему удалось вспомнить адрес. Мы побрели в сторону старой брежневки.

– Этаж, шестнадцатый этаж, но на пятнадцатый едем. На пятнадцатый, я говорю, – командовал он.

Что ж на пятнадцатый-то, может, сразу поедем до конца?, – я смотрел на эту коричневую многоэтажку. Тащить мужика на себе по ступенькам как-то не хотелось.

Да я живу там, на шестнадцатом. Лифт, он это. Не ездит. Не ездит туда лифт. Это пятнадцатый нам нужен. Этаж. Я на шестнадцатом живу. Около чердака. Там у меня площадочка, матрас. Там я и живу это. Наверху живу.

Мы уже поднимались по ступенькам подъезда, когда у меня зазвонил телефон. Мужик окончательно отрубился после своей пламенной речи и повис на мне. Я еле как достал из кармана свою «Нокию» и крикнул: «Алло».

Это был Дима. Он мчался в Рыбинск на разваливающейся маршрутке. Связь пропадала.

– Миш, ты меня слышишь? Ты тут? Мне звонила Таня, она сказала, что хочет вернуться к тебе. Алло, ты слышишь?

Звонок оборвался. Но Димка тут же перезвонил.

– Алло, ты любишь её? Она спрашивает, ты любишь её? – орал он.

И вдруг я, стоя на этих ступеньках, таща на себе пьяного бомжа вверх по лестнице, ощущая капли дождя и пота на щеках, шее и подбородке, я закричал так громко и пронзительно: «Люблю, я люблю её! Димка, я её люблю!»

Связь пропадала. В трубке что–то шипело и квакало, пока она не выскользнула из моей ладони и не упала на ступеньки. Я обнимал бомжа на лестнице на улице Металлургов, смотря на свой телефон, лежащий в грязи. Я стоял и обнимал этого бедолагу и его перегар и всех на свете, сжимая в кармане мокрой ветровки «Детское» мыло. Я сжимал его бумажную упаковку. И оно поддавалось.